+7 (777) 001 44 99
Қазақша
Русский
English
Это одна из довольно жёстких цитат из большого интервью. Tengrinews.kz поговорил с советником премьер-министра Казахстана по экономике Алишером Кожасбаевым о том, почему Казахстану предстоит пройти через сложные годы; зачем пришлось повышать НДС; как правительство собирается удерживать инфляцию и почему "ручное управление" — это не слабость, а необходимость.
Вы также можете посмотреть видеоверсию этого интервью, она опубликована на нашем YouTube-канале Tengri TV.
"Непопулярные меры неизбежны"
— У меня есть ощущение, что Казахстан готовится к какому-то масштабному удару. За короткое время проводится налогово-бюджетная реформа, бизнесу всё труднее — новые изменения, рост тарифов на ЖКХ, повышение НДС с 12 до 16 процентов, инфляция, повышение базовой ставки Нацбанка. Цены растут невероятно быстро и сильно. Скажите честно, насколько всё плохо и к чему нам готовиться?
— Давайте говорить открыто. Скрывать нечего. Счастливая, сильная экономика и большая, уверенная страна строятся только счастливыми людьми — с верой в страну, с оптимизмом и желанием оставить следующему поколению более мощную экономику, чем сегодня. Этим мы сейчас и занимаемся.
Сейчас — время решений. Смелых, непростых, но необходимых. Ведь та нефтяная рента, которая раньше перекрывала любые расходы, субсидии, нерыночные удешевления, больше не даёт такого потока денег.
Вот простой пример: горюче-смазочные материалы. Не буду повторять про перетоки — вы это и так знаете. Бензин у соседей дороже, вывозить выгодно, контролировать невозможно. Когда разница слишком велика, это неуправляемо.
Сегодня наши национальные чемпионы — когда-то символ платежеспособности страны — тот же "КазМунайГаз". Возьмём его добывающие "дочки": "Озенмунайгаз" и "Эмбамунайгаз". Они поставляют 60 процентов нефти на НПЗ по 12–30 долларов за баррель, хотя мировая цена — 60–100. Это делается, чтобы у нас бензин стоил столько, сколько стоит сейчас. Казалось бы, хорошо — экономика выигрывает, ведь ГСМ потребляют все отрасли и люди.
Но это имеет обратную сторону. У "КазМунайГаза" две группы активов: свои добывающие компании и доли в трёх гигантах — "Тенгизшевройле", "Кашагане" и "Карачаганаке". Именно дивиденды от этих трёх проектов сегодня делают компанию прибыльной. А собственная добыча еле держится в плюсе, намного меньше, чем 10–20 лет назад.
Получается, что дешёвый бензин поддерживает экономику, но ослабляет флагманы, которые фактически кормят страну. Ведь это из общего государственного "котла" строятся дороги, школы. И самый большой вклад в этот котёл делает нефтегазовый сектор.
Вот пример "КазМунайГаза" — он наглядно показывает, к чему приводит искусственно дешёвый бензин. Эту проблему нужно было решать ещё 10 лет назад, поступательно. Но решения откладывались, и теперь всё навалилось разом.
Cоветник премьер-министра Казахстана Алишер Кожасбаев. Фото: ©️ Tengrinews.kz
Я не собираюсь выступать адвокатом непопулярных мер, просто объясняю, почему они неизбежны. Более того, главными оппонентами этих решений были не бизнес и не общественники, а сами люди, которые их принимали. Потому что это были тяжёлые решения, но без них нельзя.
Государство обязано смотреть вперёд — на 15–20 лет. И сейчас мы как раз в точке, где нужно принять трудное сегодня, чтобы через три года стало легче. Это болезненный переход, но необходимый.
Честно скажу: он выпал на долю нашего поколения. И я не считаю, что всё плохо. Да, сложно, но это не катастрофа. Помните, как наши родители в 90-х говорили:
"Что вы будете делать, когда нефть закончится?"
Так вот, можно сказать, что она начинает заканчиваться.
Не физически, но экономически: многие месторождения, которые кормили нас десятилетиями, становятся убыточными или еле выходят в ноль. Это нужно честно признать.
За последние 10 лет общая нефтедобыча выросла на 10 процентов. Но если убрать трёх гигантов и оставить только чисто казахстанские компании, то добыча упала на 35 процентов. Представляете, что это значит для страны, которая всегда жила за счёт нефти? Вот с этим мы сейчас и работаем.
— Мы ведь давно знали, что сидим на нефтяной игле, что нефть не вечна, и надо было принимать меры ещё лет десять назад, а может, и больше. Почему это не сделали вовремя?
— На самом деле меры принимались. Просто вопрос — насколько эффективно. Почему нефть так важна? Есть два ключевых показателя: производительность труда и плотность ВВП на квадратный километр территории. И по обоим у нас, честно говоря, плохо.
Вот в этих двух факторах и кроются наши главные экономические вызовы. Казахстан — девятая страна в мире по территории, но примерно 180-я по плотности населения. Людей мало, а пространство огромное.
Кроме того, мы до сих пор пожинаем последствия советской градостроительной политики. Тогда логика была простая: "Большая территория — нужно застроить её городами".
Намерения были благие, но сейчас это создаёт колоссальную нагрузку. У нас тысячи разбросанных по стране населённых пунктов. Даже в Китае такой разрозненности нет — там 80 процентов населения живёт на половине территории, ближе к побережью, где сосредоточены рынки, инфраструктура, транспорт.
А у нас — огромная территория, разбросанные города, и всё это требует содержания. Кто платит за этот "праздник жизни"? По сути, всего около полутора тысяч компаний. Из 2,4 миллиона субъектов бизнеса именно эти 1,5 тысячи формируют львиную долю поступлений в бюджет.
Да, есть регионы, где люди живут за счёт самих себя — что-то производят, обмениваются внутри, немного экспортируют. Но все крупные проекты — дороги, железные дороги, школы — финансируются из республиканского бюджета. А в нём основная статья доходов — нефтяные деньги. И вот сейчас этот "бесконечный кран" начинает иссякать.
Диверсифицировать экономику сложно. Почему раньше не удалось? Потому что содержать такую большую страну в достатке — значит зарабатывать очень много. Производительность труда в экономике — 15 долларов в час, а в нефтяном секторе — 382 доллара. Разница колоссальная. И если из этих 15 долларов исключить нефтяной сектор, то по всей остальной экономике останется 6–8 долларов в час. Для сравнения: в Южной Корее — около 40, в ЕС — около 50. То есть мы производим очень мало ВВП на человека.
При этом у нас всего 20 миллионов населения, из которых 4,6 процента — официально безработные.
Мы проводили анализ промышленного потенциала. Есть три типа продукции:
- сырьё — то, что добывается из недр;
- продукты передела (переработанное сырьё, прошедшее 2–4 стадии обработки, например, нефть → пластик → готовые детали);
- готовая продукция — то, что уже идёт к потребителю.
На рынки Китая, России, Европы мы можем поставлять в основном второй–четвёртый передел, и эти переделы — это сфера высоких технологий, где никому ничего не продают. Особенно если это маржинальные, сложные технологии — ими просто не делятся, ни за какие деньги.
Поэтому наша задача — развивать именно продукты передела, то есть переработку сырья в более сложные полуфабрикаты, из которых другие страны потом делают готовые изделия.
Мы этим занимались и занимаемся. За последние десять лет объём обрабатывающей промышленности вырос почти на 50 процентов. Это огромный труд — каждая процентная точка даётся через боль, технологии, обучение людей, предпринимательские риски, организацию рынков.
Но перестроить экономику моментально невозможно. Ведь чтобы заменить нефть, нужно выстроить промышленность, которая даст сопоставимую прибыль. И это тяжело.
Куда можем продавать готовую продукцию? Мы активно смотрим на южные рынки: Узбекистан, Кыргызстан, Афганистан, Иран (если снизится санкционное давление), Пакистан — более 200 миллионов человек. Индия — ещё один гигант, ей по-прежнему нужны наши товары, потому что она технологически не дотягивает до уровня Китая. Им нужны простые, массовые вещи: ложки, автомобили, бытовая продукция.
Почему всё это сложно? Потому что продукты передела зачастую технологически сложнее, чем готовая продукция. Никто не хочет делиться технологиями. Руководство страны прилагает титанические усилия, чтобы договориться с крупными компаниями, чтобы они приходили в Казахстан вместе с технологиями.
Алишер Кожасбаев (слева) с журналистами Рабигой Дюсенгуловой и Айсултаном Кульшмановым. Фото: ©️ Tengrinews.kz
— Если взять, например, обычную ручку: тот, кто её собрал, заработал немного. Тот, кто произвёл пластик, — больше. А больше всех заработал тот, кто добыл нефть, из которой этот пластик сделали. Так устроена мировая экономика.
Почему нам важно развивать именно продукты передела? Потому что цены на них стабильнее. Сырьё, особенно нефть, очень волатильно — то 20 долларов за баррель, то 120. Как можно планировать развитие страны на 15 лет вперёд при таких колебаниях? А пластик, например, растёт предсказуемо, почти геометрически.
Поэтому производство продуктов передела делает экономику более устойчивой и прогнозируемой. Это снижает зависимость от цен на нефть, уменьшает колебания тенге и стабилизирует бюджет. А значит — и благосостояние людей.
Вот этот трудный путь — найти технологии, убедить компании прийти с ними в Казахстан и запустить здесь переработку — и есть главная стратегия, над которой мы работаем сегодня. Плюс поддержка отечественных товаропроизводителей — для развития готовой продукции с последующим выходом на экспорт на южные рынки.
"Мы справляемся, насколько возможно"
— Но всё же — почему всё навалилось разом? Налогово-бюджетная реформа, инфляция, тарифы. Почему нельзя было сделать это плавнее, чтобы люди не почувствовали, как пустеет кошелёк?
— Всё делается максимально плавно — настолько, насколько это вообще возможно. Когда у наших соседей бензин в два, а то и в два с половиной раза дороже, мы повышаем цену не на 200 тенге, а плавно. Это очень медленное, "ползучее" выравнивание.
Почему нельзя было растянуть процесс ещё дольше? Потому что тогда просто начнёт сыпаться система. Подорвёт ТЭЦ, закончится бензин, дороги будет не из чего строить. Даже битум, из которого делают дороги, в стране производить невыгодно — тоже из нефти, кстати. Поэтому тарифы приходится поднимать сейчас.
Когда рост цен становится выше комфортного, правительство тут же принимает меры — временно приостанавливает, "размазывает" эффект.
Это всё — ради того, чтобы завтра у нас в домах было тепло.
Представьте: Казахстан — как огромная квартира в 20 тысяч квадратных метров, доставшаяся от деда. В ней живут два человека. Не бедные и не богатые — обычные, крепкие, со средним доходом. Зарабатывают они миллион тенге в месяц на двоих. А коммуналка — 10 миллионов. Но дед оставил клад во дворе. И всё это время мы выкапывали этот клад и платили коммуналку. Теперь клад заканчивается. Доходов от него всё меньше, а труда — всё больше. И эта семья стоит перед вызовом: как начать зарабатывать самим, чтобы содержать всю эту гигантскую квартиру? Вот с этим вызовом и сталкивается сегодня Казахстан.
И я считаю, что настолько, насколько возможно, мы справляемся. Потому что обрабатывающая промышленность растёт на 6,2 процента. Для кого-то это может показаться немного, но для такой сложной отрасли это огромный успех.
Другое дело — не все видят этот рост. Страна большая, а промышленные зоны часто далеко от глаз. Но когда ездишь по регионам, видишь: заводы стоят, работают, люди на местах. И это не старые советские цеха с зелёными станками — это современные предприятия. Хотелось бы, чтобы их было в сто раз больше, конечно. Но государство не может само их построить — мы не живём при социализме.
Эти заводы должны строить предприниматели. Нужна критическая масса людей, которые не побоятся взять на себя тяжесть предпринимательства, риск, бюрократию. Государство может лишь создать условия, и оно их создаёт.
Полтора года как работаю здесь и знаю простое правило: нормальный предприниматель не ноет. Да, тяжело. Да, приходится обходить тысячи кабинетов, доказывать, что проект нужен. Но покажите мне страну, где всё падает с неба. У нас налоговая нагрузка до последнего времени была минимальной — два процента розничного налога! Это даже меньше, чем на Кипре.
А государство помогает: подводит сети, строит дороги, субсидирует. Да, непросто, но это реально работает.
Я помню, 12 лет назад я был в Костанае. Тогда там, кроме ССГПО, почти не было рабочих мест — мелкие магазинчики, всё. Помню, как один инженер сказал мне:
"Мой отец здесь работал, я здесь работаю. Другой работы нет. Руководство унижает, матом кроет, а уйти некуда".
Прошло десять лет. Приезжаешь туда — ССГПО уже не может найти работников. Почему? Потому что зашёл Allur, построил огромный автозавод. Сначала прикручивали фары, потом освоили мелкоузловую сборку, теперь выпускают автокомпоненты.
В Сарани запущен шинный завод, о котором много говорили. Это предприятие мирового уровня. Если поменять протектор, можно выпускать шины уровня Pirelli. И всё это — не за счёт бюджета, а благодаря развитию частного бизнеса.
Почему об этом мало говорят? Потому что это не громкие реформы, а тяжёлая, кропотливая работа. Да, идёт медленно. Но попробуйте сами: создать с нуля автомобильную промышленность — это не просто. В СССР был АвтоВАЗ, на котором никто не хотел ездить. А мы сейчас делаем по-другому — строим, осваиваем, растим компетенции.
Сегодня мы не просто прикручиваем фары. Мы производим сложные узлы, и это колоссальный шаг вперёд.
— Наверное, многие скажут, что мелкоузловая сборка развивается слишком медленно.
— Извините, но если кто-то может сделать быстрее — пожалуйста, сделайте. Мы только рады. Китай шёл к этому 50 лет. Я недавно читал большой материал о китайском опыте: они занимались крупноузловой сборкой примерно 20 лет, потом мелкоузловой — ещё 10. Затем попытались перейти к собственному производству: начали копировать западные бренды, выпускать копии под своими марками. Это не сработало. Внутренний рынок они закрыли, а на экспорт выйти не смогли — мир воспринимал это как подделку.
И только через полвека развития автопрома Китай создал свои бренды, свои разработки, свой двигатель, коробку передач, перешёл на электрокары. НИОКР дошёл до этого через 50 лет!
А у нас прошло 10 лет, и мы уже производим мелкоузловые автокомпоненты.
Поэтому, если кто-то считает, что можно быстрее, — пожалуйста, приходите, мы только поможем.
У нас уже есть литейный завод пятого поколения — один из самых современных в мире. О нём почему-то мало говорят, но это и есть та самая обрабатывающая промышленность, о которой мы столько говорим.
И вот, например, КАМАЗ. Это ведь не просто грузовик, а мировой бренд, победитель "Париж – Дакар". Так вот, рамы для КАМАЗов сегодня делает наш костанайский завод — новый, построенный с нуля, буквально поднятый в степи. И теперь ССГПО, тот самый гигант, который раньше диктовал условия, не может найти работников — потому что люди уходят работать на новые предприятия. Они вынуждены конкурировать за кадры, повышать зарплаты, менять условия труда. Вот она, живая экономика, о которой мы говорим.
Фото: ©️ Tengrinews.kz
— Если в Костанайской области появляются такие заводы, то что происходит в других регионах? Есть ли чем похвастаться? Например, в более депрессивных северных областях.
— На самом деле подобные изменения происходят везде. Костанай, кстати, 10 лет назад как раз считался депрессивным регионом. Теперь — уже нет. То же самое с Саранью.
Только за прошлый год построено около 200 предприятий — от маленьких до крупных. Из них 29 — полноценные заводы. И это не только Костанай. Новые предприятия появляются в Петропавловске, Кокшетау, Туркестане, практически во всех регионах.
На самом деле один из главных источников оттока валюты из страны — импорт автомобилей. Это номер один по вымыванию долларов из экономики. Именно поэтому 10 лет назад и было принято стратегическое решение развивать автопром внутри страны.
Теперь мы выходим на тот этап, когда можем экспортировать готовую продукцию, те же автомобили, на внешние рынки. Уже есть страны, которые готовы покупать, но пока мы заполняем внутренний рынок. До критической массы пока не дошли, но мы к ней близки.
Экономику, в конце концов, поменять может только общество, вся страна. Поэтому здесь не стоит искать виноватых. Нужно просто верить и работать.
— Вы говорите, что нефть заканчивается. И в качестве альтернативы упоминаете машиностроение. А что ещё может стать заменой нефти? Какие отрасли или предприятия вы видите ключевыми?
— Самый понятный путь — замещать нефть другой сырьевой продукцией, но уже с глубокой переработкой. Не просто добывать, а создавать продукты передела — добавленную стоимость.
В ближайшие три года в геологоразведку будет вложено больше, чем за предыдущие 30 лет. Это огромное достижение. Раньше такого не делали. Ведь если честно, у нас до сих пор пользуются картами времён Сатпаева — всё те же участки, всё те же месторождения. А сейчас задача — открыть новые, получить свежие данные, расширить минерально-сырьевую базу.
По твёрдым полезным ископаемым потенциал у нас колоссальный. Есть редкоземельные элементы, но нужно понимать: это не нефть. Они не заменят нефть по масштабу доходов. Чтобы редкозёмы приносили 55 миллиардов долларов в год, нужно совершить технологическое чудо.
Переработка редкозёмов — одна из самых сложных технологических задач в мире. Ведь речь идёт о полупроводниках, которые стоят за всей современной электроникой. Сделать их у себя невероятно трудно. Это вершина инженерии.
Кроме того, есть огромный потенциал в переработке меди и золота. Сейчас мы ведём переговоры с крупнейшими казахстанскими компаниями о строительстве медеплавильного завода. Это очень капиталоёмкий проект: дорого, долго окупается, требует высокой квалификации.
Часто раньше говорили: "Мы только пакуем камни в мешки и вывозим концентрат". Но надо понимать, это происходило не просто так. В мире есть ограниченное число крупных промышленных центров, и у каждого — свои постоянные поставщики меди.
Наш крупнейший покупатель — Китай. У них 7–10 гигантских медеплавильных заводов. И они прямо говорят:
"Ребята, не везите нам катанку или медные листы. Мы их не купим. Нам нужен концентрат. Иначе мы купим медь у других".
Но теперь мы идём дальше. Мы договариваемся, убеждаем, аргументируем. Государство настаивает, потому что оно смотрит вперёд — на 15–20 лет. Да, медеплавильные заводы долго строятся, медленно окупаются. Но через десятилетие они становятся прибыльными и устойчивыми, а главное — снижают зависимость от колебаний мировых цен на сырьё.
И вот именно в этом смысл новой экономической политики. Не просто добывать и продавать, а строить переработку, индустрию и технологии, чтобы страна не зависела от того, сколько стоит баррель нефти на бирже.
Как работает "физика инфляции"
— Возвращаясь к тому, что сейчас происходит реформа, вы сказали, что правительство само было противником всех реформ. Как это всё происходило?
— Не то что было противником. Я имею в виду, что решения очень сложные и никто не был рад их принимать. До последнего все пытались найти другой выход, чем повышать НДС, смотрели, искали резервы.
Решения давались очень непросто. И только когда все варианты были посчитаны, стало понятно, что другого выхода просто нет.
— НДС предлагали повысить ещё несколько лет назад, до 16 процентов. Тогда решили отложить. За это время ведь можно было найти другие варианты? Почему в итоге решили всё-таки повышать?
— Нет, других вариантов нет.
— Вы рассуждаете в масштабе 10–15 лет, а люди живут здесь и сейчас. Они не госслужащие, у них зарплата не индексируется, а цены растут. И вот им интересно: кто придумал повышение НДС? Кто это насоветовал премьер-министру?
— Давайте начнём с начала. В истории с Налоговым кодексом НДС — это вообще последнее, что менялось. Там произошло гораздо больше масштабных реформ, просто на слуху осталась только эта цифра — 16 процентов.
Я, честно говоря, даже принёс с собой один старый материал, написанный больше года назад, где мы анализировали, что и как работает в налоговой системе. Потому что это не вопрос отдельных ставок — это вопрос экономической идеологии.
Когда-то, чтобы поддержать малый бизнес, были приняты решения, которые частично помогли, но в итоге создали дисбалансы. Они со временем накопились. В результате у нас появилась очень сложная, запутанная система — с разными режимами, ставками, исключениями.
А ведь Налоговый кодекс — это набор правил игры для всей экономики. И если в этих правилах появляются перекосы, они мешают развиваться целым секторам. Одним эти льготы помогают, другим — наоборот, ставят палки в колёса.
Что это за дисбалансы? Главный из них — разнообразие налоговых режимов. Сейчас по старому кодексу у нас их четыре.
- Режим налогообложения недропользователей. И вот сразу развею миф: якобы они всех "обложили налогами на бумаге", а реально ничего не платят. Это не так. Недропользователи платят до 60 процентов от всех доходов — просто структура налогов у них другая.
- Общеустановленный режим — плательщики НДС.
- Упрощённая декларация, когда НДС не платишь (порог сейчас — 78 миллионов тенге в год).
- Специальный налоговый режим — розничный налог.
И вот в чём нонсенс: эти режимы радикально отличаются между собой, хотя часто действуют в одних и тех же отраслях, с одинаковыми рынками и поставщиками. Получается, два конкурента могут работать рядом, продавать одно и то же, но платить в бюджет суммы, отличающиеся в разы.
Это как если бы за одно и то же преступление одному дали год условно, а другому — двадцать лет строгого режима.
И теперь — к НДС. Это сложный, но справедливый налог, потому что он должен работать сквозным образом — проходить через всю цепочку экономики. Поэтому он и называется косвенным.
Объясню на простом примере. Допустим, мы производим ручку. Один делает пасту, другой — корпус, третий — крышечку, четвёртый перевозит. Вся эта цепочка стоит 100 тенге. С НДС — 112 тенге.
С нового года — будет 116. Эти 16 тенге не должен платить один человек. Их должны делить между собой все участники цепочки, каждый по чуть-чуть — пропорционально своей добавленной стоимости. Так и должно быть.
Но у нас в Казахстане из-за порога в 78 миллионов тенге большинство мелких предпринимателей выпадают из системы НДС. В итоге "честный" бизнес, который официально платит налог, вынужден тянуть весь НДС за всех остальных.
Получается абсурд: один предприниматель платит 12 тенге с 100 тенге оборота, а сосед — всего два, потому что зарегистрировался как "упрощенец". Кто из них дольше протянет?
Так вот, когда три года назад обсуждали повышение НДС, все переживали именно из-за этого — из-за отсутствия системных донастроек. Сейчас они появились.
Проблема была в том, что для нормального предпринимателя НДС превратился из косвенного налога в прямой, фактически в налог с оборота. А это слишком тяжело. Из 100 тенге оборота сразу отдать 12 или 16 — невозможно. У многих прибыль — 20–25 процентов, и всё.
В идеале должно быть так: один заплатил три тенге, другой — четыре, третий — два, ещё кто-то — 0,5. И в сумме получилось 12. Тогда система честная и прозрачная.
Так работает экономика во всём мире. Я сам из бизнеса, я много ездил, видел, как устроено в Европе. Там в ресторанах в счёте прямо написано "НДС включён", и никто не возмущается. Маленькие кафе, семейные рестораны — все работают, никто не считает этот налог концом света.
Самая большая проблема началась тогда, когда у конечного предпринимателя, который честно всё собирал, производил и платил налоги, появились конкуренты, которые не платили ничего. И таких стало очень много.
Когда говорят, что у нас растёт малый бизнес, что доля предпринимательства увеличивается — нужно быть честными. За последние пять лет количество субъектов бизнеса выросло с 700 тысяч до 2,4 миллиона. За 30 лет образовалось 700 тысяч, и вдруг за пять лет — плюс 1,7 миллиона. Вы представляете, с какой скоростью идёт это "размножение"? Это не рост бизнеса — это массовое дробление.
На самом деле новых, реальных предприятий не появилось. Большая часть — фирмы-пустышки, созданные, чтобы уходить от налогов.
— То есть ИП "Кухня", ИП "Стулья" и так далее?
— Да, именно так. И это произошло не потому, что все стали ужасно жадными или плохими. Нет. Просто честный предприниматель, который работал "вбелую", вдруг столкнулся с нечестным конкурентом, который выигрывает за счёт того, что ничего не платит.
И тогда честный вынужден тоже уходить в тень. Это тоже тень, только замаскированная под "честный" бизнес. Он вроде платит по кассе, но при этом раскидывает обороты на десять ТОО и ИП, чтобы не переходить порог по НДС и не платить.
Для страны с населением 20 миллионов человек 2,4 миллиона субъектов бизнеса — это ненормальная цифра. Это искусственная структура. Реальных, живых предприятий — те же 600–700 тысяч, как и было раньше.
Из этих 2,4 миллиона плательщиков НДС — всего 102 тысячи. И то, если посмотреть глубже: из тех, кто хотя бы один тенге НДС заплатил за год — примерно 55 тысяч компаний. А если взять тех, кто заплатил хотя бы 100 тысяч тенге в год, их останется около 30 тысяч.
То есть в стране реально около 30 тысяч компаний, которые работают по общеустановленному режиму и стабильно платят НДС. Всё остальное — дробление, оптимизация, тень.
Мы сами вынудили бизнес так себя вести, потому что в одной экономике действуют десять разных правил игры. В одних и тех же отраслях разные режимы, разные ставки. Так не бывает и не должно быть. Это и есть системный дисбаланс.
Причём процесс идёт с нарастающей скоростью: ещё год назад субъектов бизнеса было 2,1 миллиона, а сейчас — уже 2,4. Вот что такое "взрывной рост". Только это не развитие, а расползание налоговой базы.
По сути, большинство ничего не платит. И лучше честно это признать, чем закрывать глаза. В такой большой, перспективной стране налоговая система должна быть справедливой и прозрачной.
Мы просто учимся содержать себя без нефти. Даже с нефтью этого недостаточно. Поэтому сейчас всё, что делается, направлено на то, чтобы выстроить единые правила игры для всех.
Если ты хочешь иметь минимальную налоговую нагрузку — пожалуйста, но тогда занимайся приоритетными для страны отраслями: промышленностью, производством, экспортом.
Есть СЭЗ — специальные экономические зоны (территории с особым льготным режимом для бизнеса). Хочешь работать с нулевыми налогами? Иди туда, открывай производство. Там реально можно несколько лет не платить ничего, кроме зарплатных налогов. Не можешь получить землю в СЭЗ — приходи, найдём решение, поможем.
Теперь о нескольких мифах.
"Мы проедаем Нацфонд". Это неправда. Мы его не проедаем. Да, хотелось бы, чтобы он рос быстрее, но сейчас он не сокращается, а увеличивается.
Просто система устроена так, что все налоги от нефтяных компаний сразу поступают в Нацфонд. Сегодня компания заплатила, деньги ушли туда. Потом часть этих средств возвращается в бюджет. Но это не старые накопления — это новые поступления.
Нацфонд и золотовалютные резервы вместе сейчас составляют около 116 миллиардов долларов — такого показателя в истории страны ещё не было. Помните, лет десять назад стояла цель хотя бы 100 миллиардов достичь? Сейчас 116. Да, темпы роста не те, что хотелось бы, но фонд не проедается.
Однако здесь есть нюанс — нефтяные деньги создают инфляцию. Это почти физика.
В стране есть определённая товарная масса — объём товаров и услуг. И есть денежная масса — количество денег. Когда доходы бюджета составляют, условно, 15 триллионов, а расходы — 25, недостающие 10 триллионов часто закрываются именно нефтяными деньгами.
Но нефть мы добыли и вывезли за границу. Она не осталась товаром внутри страны. А вот деньги от неё — остались. Их стало больше, чем товаров. И именно это толкает цены вверх.
Это, если хотите, маленькое проклятие нефтяного кеша: чем больше нефтяных денег в экономике, тем сильнее они разгоняют инфляцию.
Поэтому, если мы хотим жить лучше и стабильнее, нужно увеличивать ненефтяные доходы. Тогда деньги будут крутиться в стране, а не приходить извне в виде "нефтяного дождя". Это сделает экономику предсказуемой, а инфляцию — меньше.
Журналист Айсултан Кульшманов. Фото: ©️ Tengrinews.kz
— А нельзя было для баланса просто минимально расширить ОКЭД (классификатор видов экономической деятельности) для "упрощёнщиков" и оставить НДС 12 процентов? Тогда бы цены не росли семимильными шагами, диспропорции ушли, все платили бы примерно одинаково. Почему не оставили 12 процентов НДС?
— Скажу прямо: мы сами были главными противниками повышения, потому что рост инфляции никому не нужен. Но выхода не осталось. Государство видит реальные обороты всех 2,4 миллиона субъектов. Мы буквально раскладывали их по ОКЭД, моделировали налоговую нагрузку для каждого вида, считали, сколько в итоге получит бюджет.
И без повышения обойтись не получалось во всех сценариях. Не потому, что мы "хотели больше собрать с бизнеса" — крупного притока денег от этих компаний нет, это не гиганты. Суть — в идеологии правил игры, а не в одном проценте туда-сюда. Но и дефицит ненефтяной части бюджета нужно закрывать тоже. Ниже 16 процентов — увы, не сходилось.
Понимаю, это неприятно. Но у нас большая, красивая страна, и её нужно сохранить и приумножить. Нравится кому-то или нет — каждому придётся учиться создавать больше добавленной стоимости. Тяжёлый период выпал нашему поколению.
Теперь к цифрам. Сегодня НДС в среднем — около четырёх процентов от доходов. С ростом ставки до 16 при восстановлении цепочки (мы снизили порог постановки на НДС и фактически "отсечём" работу по розничному налогу с юрлицами через "вычеты-стоп-фактор") средняя нагрузка на одного участника цепочки упадёт до 2,8 процента. Это не лозунг — это расчёты по экономике.
Есть, конечно, рынок услуг — ему больнее всего, потому что вычетов меньше. Но услуги — это, как правило, высокая маржинальность: меньше материальных затрат, больше доля времени и экспертизы. Здесь не надо всё время делать государство "антагонистом".
Налоговую мораль ещё никто не отменял: налоги платить нужно всем. И для честных НДС-плательщиков средняя нагрузка как раз снижается. Просто их голос тише: стабильно платят 30 тысяч компаний против сотен тысяч тех, кто в упрощённых режимах.
Второй момент — заработные платы. Мы видим: за последние три года, в реальном выражении (минус инфляция), чистая прибыль бизнеса в среднем выросла более чем на 30 процентов, а реальные зарплаты — примерно на 5,5 процента. Это для нас вызов: как стимулировать рост оплаты труда? Мы не можем приказать всем поднять зарплаты — у каждого своя экономика. Свои взгляды на доходность.
Посмотрите на ВВП методом доходов: сейчас валовая прибыль и валовый смешанный доход — 61,7 процента, оплата труда — 31 процент. То есть прибыли в экономике вдвое больше, чем суммарных зарплат. И это не про "пять олигархических компаний" — так выглядит весь срез экономики.
Для сравнения:
- Россия — 40–55 процентов прибыли к ВВП,
- Индия — 30–40,
- Япония — 30–38,
- США — 30–40,
- развитые страны в среднем — 35–45.
- у нас — 61,7.
Значит, прибыль есть, налоги платить можно. Другое дело — многим просто не хочется.
Я знаю этих людей — многие из самых громких критиков НДС живут отлично: дома в центре Алматы, живут прекрасно, высокий уровень потребления. А на вопрос "Сколько получают ваши сотрудники?" — ответ: "По рынку". И тут же: "Налоги душат".
Фото: ©️ Tengrinews.kz
Давайте не слушать дилетантов. Поверьте, мы держим тысячу факторов под контролем каждый день. Вице-премьеры, министры, премьер-министр получают детально подготовленные материалы. Мы видим экономику в разрезе регионов, производительности, плотности, загрузки предприятий.
У премьер-министра на компьютере онлайн-панель по 2200 отечественным производителям — видна их загрузка, и он следит, почему не 100-процентная нагрузка. Мы видим текущую ситуацию и горизонт 15 лет, понимаем, через какой сложный период проходим.
А вот этот постоянный шум и хейт так называемых экономистов, собранный из "прописных истин", не для серьёзной дискуссии. Нам нужно играть по единым правилам, выйти из тени и научиться содержать страну без нефтяной иглы. Тогда и инфляция будет ниже, и рост — устойчивее.
Про рубль, ипотеку и индексацию зарплат
— Но ведь нет какой-то системной коммуникации в ответ на эти настроения. Люди спрашивают: почему всё дорожает, почему мясо выросло в цене, почему зарабатываю больше, а хватает меньше? У них создаётся ощущение, что государство наделало ошибок, а теперь народ расплачивается. И на это никто не отвечает — нет противовеса.
— Понимаю, это абсолютно естественное ощущение. Благосостояние, чувство внутреннего комфорта и уверенности — это ведь не сухая статистика, это эмоция. И да, это глобальная дилемма — не только казахстанская, а всей мировой экономики.
Есть такая старая истина: ВВП и инфляция — как гроза и дождь. Они всегда идут вместе. Если экономика растёт быстро, инфляция почти неизбежна. Если хотим, чтобы цены стояли на месте, значит, и рост будет медленным — 1–2 процента в год. Можно вообще закрыть границы, ограничить импорт — инфляция упадёт, но и жизнь замрёт.
Осталось пять лет, ждать больше не можем. Нефтедобыча — даже с учётом трёх гигантов — начнёт снижаться после 2030 года. А если исключить эти три проекта, она уже падает. Значит, у нас пять лет, чтобы сделать мощный рывок, заложить новую экономику.
Нам нужно обновить инфраструктуру — ту, на которой страна жила последние 30 лет. Наши отцы строили, мы пользовались, теперь наша очередь поработать. Чтобы через 5–7 лет будущие поколения могли на этом жить следующие 30.
— Речь идёт про сферу ЖКХ?
— Да, в первую очередь. Именно туда сегодня идут основные инвестиции. Что в итоге получает человек? Дороги, тепло, свет, транспорт.
Посмотрите: в год строится и ремонтируется около 12 тысяч километров дорог республиканского значения. Многие из них последний раз видели ремонт при Брежневе, это не фигура речи, это факт. И теперь эти трассы меняются.
Только за этот год объём автомобильных перевозок по стране вырос почти на 23 процента. Это серьёзный показатель. На четверть вырос трафик! По этим дорогам идёт транзит, мы берём с него налоги, идёт движение товаров, рабочих мест. Это всё реальная экономика, не цифры в отчётах.
Строятся ТЭЦ, идёт масштабная реконструкция тепловых сетей и железных дорог. У нас поезда на транзитных маршрутах между Китаем и Европой шли со скоростью 40 километров в час, потому что пути изношены, многие с советских времён не ремонтировались. Представляете: девятая по территории страна, а товар едет через неё медленнее, чем машина по городу. Пока доедет — никому уже не нужен.
Сейчас реализуется огромная программа модернизации железнодорожной сети: ремонт полотна, устранение "узких мест", где образуются пробки — и на трассах, и на путях. Все эти проекты — не планы на бумаге, это реальные стройки.
Вы слышали, наверное, про новые маршруты: Бахты – Аягоз, Дарбаза – Мактаарал и другие. Зачем они нужны? Чтобы нарастить транзит из Китая в Европу. Это не заменит нефть, но это новый хлеб Казахстана. Мы много лет говорили об этом — теперь реально делаем.
Да, всё это требует больших денег, и да — это влияет на инфляцию. Сейчас уровень инфляции действительно выше, чем хотелось бы. Поэтому правительство уже приняло меры:
- часть запланированных повышений тарифов отложена,
- графики пересмотрены,
- а когда тарифы всё-таки будут расти, то медленнее, чем планировалось.
Пусть потеряем год, пусть это будет шаг назад, но мы не можем отпустить инфляцию в небеса. Это сознательное решение.
И да, люди чувствуют, что им тяжелее. Цены растут, это видно каждый день. Но есть и внешние факторы, которые напрямую влияют.
Один из них — курс рубля. Около 40 процентов продовольственных товаров мы импортируем из России.
И это не потому, что мы "не можем себя прокормить". Наоборот — по 25 ключевым позициям у нас полное самообеспечение, а по некоторым — даже излишки. Мы экспортируем. Но есть рыночная логика.
Например, на севере — в Петропавловске — шикарная молочка. Но везти её в Алматы — 1,5 тысячи километров. А соседний Челябинск — рядом. Вот и возят туда. А Алматы проще взять поставку из Бишкека. Это не про нехватку, это про экономику расстояний.
Почему рубль укрепился? Потому что в России упал импорт и вырос экспорт. На рубли спрос высокий, на доллары — низкий. Вот и укрепление.
А значит, наши цены на импорт из России растут — и это ежедневная потребляемая инфляция, которую каждый ощущает.
— Единое экономическое пространство, получается, тоже добавляет нам проблем?
— Наоборот. В данном случае оно помогает, а не мешает. Если бы между Казахстаном и Россией существовали таможенные пошлины, поверх уже нынешнего ослабления курса цены выросли бы ещё сильнее.
А сейчас этих пошлин нет, и это сдерживающий фактор. Иначе ситуация была бы куда болезненнее для потребителей.
Но то, что происходит сегодня с курсом рубля, — это, честно говоря, аномалия. Такого сценария нет ни в одном учебнике экономики. Импорт в России практически остановился, экспорт, наоборот, идёт полным ходом. Из-за этого рубль укрепляется.
А у нас тенге стоит относительно стабильно, но соседняя валюта, с которой идёт основной товарооборот, аномально растёт в цене.
Могли мы предусмотреть это в начале года? Нет. Никто не мог знать, что в российской экономике всё повернётся именно так. Поэтому, когда стало ясно, что это реально влияет на наши цены, правительство оперативно отреагировало — приостановило рост тарифов, чтобы сгладить удар по людям.
— Среди всех этих мер государство снова направляет деньги в ипотечные программы. Люди спрашивают: зачем? Ведь это разгоняет инфляцию и повышает цены на жильё. Где логика? Как это должно сработать?
— Нельзя слушать тех, кто показывает только одну сторону медали. В экономике не бывает мер без последствий — у каждой есть плюсы и минусы. Главное — понимать, чего в моменте больше: пользы или вреда.
В случае с ипотекой всё довольно ясно. Да, там речь идёт о 500 миллиардах тенге, но в масштабах всей экономики это капля в море. На инфляцию такая сумма существенно не влияет, несмотря на все страшилки.
Если бы это были постоянные и крупные вливания, тогда другое дело. Но сейчас программа ограничена. И ключевое — это то, какой эффект она создаёт.
Строительная отрасль — мощный драйвер экономики, особенно для малого и среднего бизнеса. Её влияние — кумулятивное. Это как укол витамина C: быстро даёт бодрость всей системе.
Когда начинается строительство, деньги сразу попадают в оборот МСБ. Застройщики заказывают кирпич, бетон, окна у наших заводов. Вокруг стройки тут же оживает бизнес:
- открываются магазины и кофейни,
- растёт спрос на рекламу и логистику,
- подтягиваются сети и сервисы,
- строятся дороги и инфраструктура.
Каждый новый объект — это цепная реакция. Один жилой комплекс или бизнес-центр тянет за собой десятки подрядчиков и сотни рабочих мест.
Вот почему ипотека — это не про инфляцию, а про оживление. Для малого и среднего бизнеса это глоток воздуха в непростые времена.
Журналист Рабига Дюсенгулова. Фото: ©️ Tengrinews.kz
— Меня интересует вопрос, как наёмного работника. Вы госслужащий, и ваши зарплаты индексируются. А вот мы, миллионы наёмных сотрудников, переживаем за свои доходы. Вы говорите, что не можете прийти к бизнесу и сказать: "Поднимайте зарплаты". Понятное дело, что стоимость услуг вырастет, но как экономически убедить, чтобы людям платили больше?
— Зарплаты госслужащих не индексировались уже лет 5. Я здесь 1,5 года работаю. За это время накопленная инфляция — около 55 процентов. За всё это время пока не индексировали заработную плату.
Мне, честно, очень обидно смотреть, как ребята пашут с утра до ночи, ведут сложные задачи. Они никакие не воры, никакие не коррупционеры. Они с утра до ночи как проклятые пашут, а потом пытаются прям бежать по ночной парковке, чтобы успеть на автобус последний. У них единственная мотивация в их жизни — это их народ и их страна. Я так часто читаю комментарии в соцсетях, когда к их труду относятся настолько пренебрежительно, неуважительно, поголовно всех ворами называют, настолько обидно, что у них просто руки опускаются. Они говорят: "Для кого мы работаем?" Я думаю, что к их труду можно относиться с уважением. И, пользуясь этой площадкой, просто об этом хотел сказать.
Теперь к бизнесу. Мы не должны напугать предпринимателя, который создаёт рабочие места, платит налоги, рискует. Нам нужна сильная предпринимательская инициатива, потому что именно из этого рождаются звёзды.
Я часто привожу пример: чтобы появился один Лионель Месси, нужно, чтобы 10 миллионов мальчишек мечтали стать таким, как он. Так же и в экономике — чтобы появился один крупный бизнес, должны мечтать тысячи предпринимателей.
Нужно учиться уважать бизнес, не кошмарить его, не считать врагом. И нужно учиться уважать людей, которые заработали честно. Чтобы дети мечтали быть такими, а не завидовали и не ненавидели.
Теперь о росте цен на услуги. Да, если бизнес поднимает зарплаты, часть этих расходов он закладывает в себестоимость, и услуги могут подорожать. Но это — естественный экономический процесс, а не бедствие. Главное, чтобы этот рост сопровождался ростом качества и чтобы люди получали взамен больше — сервис, удобство, результат. Тогда экономика оживает, а не буксует.
Административно заставить бизнес повышать зарплаты нельзя. Это сразу убьёт инициативу. Многие компании просто не выдержат — у них нет такой маржи.
Это, пожалуй, один из самых сложных вопросов, и у меня нет на него простого ответа. Это наша головная боль — как превратить прибыль бизнеса в реальные доходы людей, без приказов и давления.
Сделать это можно только через конкуренцию и рост экономики. У нас пока рынок маленький — 20 миллионов человек, предприятий немного, кадров не хватает. Но ситуация постепенно меняется. Государство создаёт новые рабочие места, развивает отрасли, и это со временем вытянет уровень зарплат вверх.
Ответ один — через рост экономики. Не быстро, не просто, но стабильно.
Журналист Рабига Дюсенгулова. Фото: ©️ Tengrinews.kz
— То есть, если вам платят мало, действуйте по экономическим законам — идите туда, где платят больше?
— Да, именно так. Ты же продаёшь свой труд, свою компетенцию. Значит, ищи, где её оценят выше. И такие места есть, потому что сейчас в Казахстане реальный дефицит кадров.
"Неправильно показывать людям розовые облака"
— Ближайшие 5–7 лет людям и бизнесу будет тяжело?
— Я считаю, что самое неправильное — это показывать людям розовые облака.
Надо говорить честно: будет нелегко.
Экономика сейчас проходит сложнейший путь трансформации. Государство проводит глубокие экономические реформы, чтобы новая архитектура казахстанской экономики стала конкурентоспособной в мире.
Хочет кто-то в это верить или нет, будет кто-то критиковать или нет — мы всё равно это делаем. Потому что другого пути нет.
Вся аналитика, все прогнозы, все планы правительства направлены только на одно: сделать экономику устойчивой, честной и сильной. Сейчас идёт период резкого оздоровления. И да — лёгких денег больше нет и не будет.
Посмотрите: бюджет развития у девятой по территории страны в мире — всего три триллиона тенге, это чуть меньше шести миллиардов долларов. На всю страну. Чтобы было понятно: это сопоставимо с рекламным бюджетом крупной корпорации, вроде Coca-Cola.
Вот в каких условиях мы работаем. И поэтому простых решений нет. Нет быстрых ответов и лёгких побед. Но если пройти этот этап — мы создадим действительно прочную экономику, которая не качнётся от цены на нефть или колебания рубля. И ради этого стоит потерпеть.
— По бюджету. А что, сэкономить нельзя? Где-то ужаться, где-то подрезать? Хорошо, самая большая статья расходов — социальные выплаты, пенсии. Пенсионерам отдаём около шести триллионов тенге. А остальное? Где можно ужаться?
— Давайте посмотрим на это без эмоций. Если взять республиканский бюджет, то социальные расходы составляют 10,5 триллиона тенге. Что туда входит?
Более пяти триллионов — это пенсии. И они ежегодно индексируются — плюс 300–400 миллиардов каждый год. Что с этим делать? У нас что, пенсионеры слишком хорошо живут? Это функция государства, её никто не отменит.
Дальше — трансферты общего характера (ТОХи), то есть дотации регионам. У нас 17 дотационных регионов и только три прибыльных — Атырау, Астана и Алматы. Почему? Там находятся головные офисы компаний, там собираются основные налоги. Все остальные регионы живут с дефицитом.
Вот эти трансферты регионам — ещё 5,8 триллиона тенге, грубо говоря, почти ещё один социальный блок.
Теперь посмотрим на то, что часто неправильно называют "социалкой". Это не какие-то раздутые пособия. Это финансирование школ, больниц, содержание инфраструктуры. Всё это вместе и формирует 10,5 триллиона социальных расходов. А вот адресные выплаты, которые мы привыкли считать "соцпомощью", — это всего 40–50 миллиардов тенге. Немного на фоне общих сумм. Там особо не порежешь.
ТОХи — 5,8 триллиона. Силовой блок — 2,6 триллиона. И это, честно, очень мало для такой большой страны с протяжёнными границами. Нужно больше.
Обслуживание долга — 2,5 триллиона. Пусть эта цифра никого не пугает. Все нормальные страны живут с долгом. Важно не отсутствие долга, а грамотное управление потоками. Есть проекты, которые себя окупают. Зачем строить их за счёт бюджета, если можно занять дешёвые деньги под низкий процент и вернуть их за счёт прибыли?
У нас госдолг около 25 процентов к ВВП, это очень низкий уровень. Для сравнения: в странах, которые считаются успешными, долг свыше 100 процентов ВВП, и ничего — живут и развиваются. Мы же наоборот — слишком осторожны, иногда даже чересчур.
Административные расходы — 1,1 триллиона тенге. Это зарплаты всех госслужащих по всей стране.
Теперь вопрос: где резать? Вот честно, урезать уже нечего. ТОХи в регионах — всё расписано, каждый расход обоснован.
При этом заявок в бюджет — на 60 триллионов тенге. И не "из воздуха" — всё обосновано:
- где-то ТЭЦ,
- где-то газификация,
- где-то дороги, школы,
- где-то линии электропередачи,
- где-то инфраструктура под новые заводы.
Вот на всё это запрашивают 60 триллионов, а в реальности утверждают 35, из которых 25 триллионов — республиканский бюджет. Это уже и есть "ужатый" вариант.
Я когда пришёл, первое, что хотел сделать — предложить, как сэкономить, где урезать. А потом, когда реально видишь масштаб, понимаешь, что резать-то нечего.
Можно, конечно, найти "три брусчатки, которые переложили зря", но в другой области в это время прорвало трубу, и эти деньги уже там нужны. Это большая страна, и основные расходы — самые нужные.
Вы мне скажите, что конкретно вы хотите урезать? Социалку? Пенсии?
— Сейчас есть вопрос, который волнует многих казахстанцев. Премьер-министр недавно говорил, что потребительские кредиты и рассрочки — один из факторов, разгоняющих инфляцию. Люди покупают всё подряд, часто в кредит. Что будет дальше? Планируется ли ужесточение? Смогут ли люди и дальше так же легко брать рассрочки и кредиты?
— Тема непростая. Сразу скажу: единой позиции пока нет, потому что здесь надо действовать очень осторожно. Я не уполномочен говорить за всё правительство, скажу от себя.
За потребительскими кредитами стоит целый пласт жизни — где-то покупки не самые разумные, которые подогревают импорт и цены, а где-то, к сожалению, даже продукты люди берут в рассрочку.
Но при этом от потребительского спроса зависит торговля, а в торговле занято огромное количество людей, малый и средний бизнес. Поэтому взять и рубить сплеча нельзя.
Моё мнение: уровень потребительских кредитов нужно снижать. Рост их объёмов уже снизился, но сама база слишком высокая. Они продолжают расти — и этот тренд нужно разворачивать.
Почему так случилось? Объясню с самого начала.
Мы сегодня живём в уникальной экономической реальности, и, честно говоря, с нас потом будут писать учебники. Я не шучу. Казахстан — один из мировых лидеров в развитии GovTech, государственных IT-систем.
То, что мы можем летать между городами без удостоверения, открывать документы через банковские приложения — для большинства стран это вообще фантастика. В Европе или США ты можешь месяц ждать дебетовую карту, нести кипу бумаг.
А у нас — десять минут, и ИП открыто прямо через приложение банка. Это невероятно удобно, но и создаёт почву для тех же дроблений бизнеса, о которых я говорил ранее.
И вот эти государственные цифровые платформы дали толчок финансовым технологиям. Банки первыми научились использовать огромные массивы государственных данных. И на этой базе у нас буквально взорвался финтех-сектор.
Сегодня Казахстан — в числе самых технологичных банковских экосистем мира. Один крупный банк, который все знают, вложил сотни миллионов долларов в эти технологии. И теперь человек нажимает три кнопки — и за считаные секунды товар куплен, продавец получил деньги, логист поехал, банк проверил твою платёжеспособность и выдал кредит. Всё — за 30 секунд.
Для иностранцев это фантастика. И в этом есть огромные плюсы:
- экономика обелилась — меньше серого оборота,
- людям проще покупать онлайн,
- растёт торговля и занятость в МСБ.
Но есть и тяжёлые минусы.
Первый — инфляция.
Через банки в кредит покупают в основном непродовольственные товары, которые в основном импортные. И это давит на тенге, потому что, чтобы оплатить импорт, нужно покупать валюту. С ростом онлайн-торговли импорт растёт лавинообразно — а это прямое давление на курс и цены.
Второе — дисбаланс кредитования.
Сегодня общий портфель кредитов физлицам — 25 триллионов тенге, включая ипотеки и потребительские. А портфель кредитов бизнесу — 13–14 триллионов.
Видите перекос? Банки, вместо того чтобы финансировать производство, начали финансировать потребление.
А ведь, по сути, банк — это кровеносная система экономики. Он должен перекачивать деньги от вкладчиков и инвесторов туда, где создаётся добавленная стоимость — на заводы, в производство, в инновации. А вместо этого кровь пошла не в мышцы, а в "жир".
Вместо того чтобы поддержать своего производителя, который шьёт майку дешевле, человек берёт рассрочку и покупает импортную подороже, потому что "удобно и красиво". И вот тут начинается обратный эффект.
Теперь — можно ли это просто взять и ограничить? Ввести коэффициенты, нормы, запреты? Не получится.
Потому что мы уже живём в новой цифровой реальности. Технология изменила саму экономическую логику.
Сегодня банк знает про человека всё:
- когда он платит коммуналку,
- сколько тратит на телефон,
- какие машины смотрит на "Колесах",
- какие квартиры ищет на "Крыше".
Это всё — цифровой след. И на его основе машина-скоринг с точностью до 99 процентов предсказывает, вернёт человек кредит или нет.
Раньше считалось, что юридические лица надёжнее физических. А теперь наоборот: человеку выдать безопаснее, чем бизнесу. Это глобальный переворот. Ни в одном учебнике не написано, что делать, когда потребительские кредиты стали надёжнее корпоративных. А вот мы живём в этой новой реальности.
И поэтому, когда я говорю, что "с нас будут писать учебники", я не шучу. Мы первые проходим этот путь.
— А это вообще нормально, что мы всё время живём в режиме ручного управления? Возникает какая-то ситуация — и сразу нужно реагировать: тут урезать, там найти 500 миллиардов. Почему система не едет сама по себе?
— Система едет, просто вы видите только момент, когда руль поворачивают.
Государство на то и существует, чтобы управлять сложным живым организмом — экономикой. Любая власть, любой кабинет министров существуют для того, чтобы реагировать на три типа вызовов:
- краткосрочные — когда что-то случается здесь и сейчас,
- среднесрочные — на горизонте нескольких лет,
- и долгосрочные — стратегические вещи, на десятилетия вперёд.
Главное — не забывать про долгосрочную цель. Мы ни на день про неё не забываем, даже когда тушим текущие "пожары". Мир сегодня меняется слишком быстро. То курс рубля резко сдвинулся, то кто-то из мировых лидеров сказал одну фразу — и уже меняются рынки, акции, цены, логистика. Всё это сразу отражается на завозимой и внутренней инфляции.
Государство и есть этот механизм, который сглаживает, не даёт системе раскачаться. Если всё отпустить на самотёк, то инфляция просто улетит в космос.
Это требует счёта, аналитики и ручного управления в нужные моменты — не потому что система плохая, а потому что так устроен живой организм экономики.
Я могу сказать честно: я никогда не врал и всегда гордился тем, что говорю независимо. Когда пришёл работать в правительство, был рад увидеть, что люди, которые управляют страной, очень её любят. И они осознанно берут на себя удар, принимают непопулярные решения, потому что видят большую картину, видят страну на 10–20 лет вперёд.
И вот сейчас, мне кажется, самое важное — сохранить социальный оптимизм.
Нам всем вместе нужно эту экономику поднять, вырастить, и государство в этом процессе будет помогать — и в моменте, и вдолгую.
Читайте также:
Отчего у министра труда наворачиваются слёзы. Откровенный разговор со Светланой Жакуповой
"До бабушек с семечками не опустимся": КГД о новой налоговой реальности
